… на крыльце, тропинка в нужную сторону была прямой и заблудиться невозможно. Но отказать сейчас не смог, и просто пошел вперед, свистнув Трою, чтобы он следовал за нами. Остальных собак видно не было, значит Ларс оставил на свободе только Троя, зная, что тот не тронет. Ивар со свечой в руке догнал меня и неожиданно взял за руку. Его пальцы, холодные, крепкие, втиснулись мне в ладонь и крепко сжали. Это получилось так просто и так правильно, как будто он действительно нуждался в моей защите и доверял мне. Я сбился с шага и на мгновение в моем мире не осталось ничего, кроме этого прикосновения. В отличие от всего остального, что делал Ивар, когда пытался меня задеть, тут и намека не было на чувственность. Наверное потому я поверил, что сейчас он абсолютно серьезен.
Отпускать его руку не хотелось, но дощатая постройка с вырезанным на двери сердечком, была слишком близко от дома. Я с усилием, и не сразу разжал пальцы, но Ивар то ли не заметил этого, то ли сделал вид, в любом случае, я был ему благодарен. Он скрылся в домике вместе со свечкой, а я, прислонившись спиной к стене сарая, смотрел на звезды в просвете облаков. Черные, рваные по краям тучи наползали на Святой Крест, на Двух Собак, а от Матери-Победы остался виден только меч и часть руки. Я старательно рассматривал небо, разбирая знакомые созвездия, чтобы отвлечься от явственного и деловитого журчания за хлипкой деревянной стенкой. Почему-то это простое и понятное действо в исполнении Ивара вгоняло меня в краску куда сильнее, чем, например, раскрашенные фотографии с голыми «наложницами восточного принца», которые я видел в столице.
Наконец, Ивар вышел, одной рукой застегивая штаны.
- Хорошо, что дождались меня, - серьезно сказал он. – Я, признаться, темноту не очень люблю. Вы… пойдете?
При мысли о том, что теперь он будет стоять и слушать, я с ужасом помотал головой. Ивар рассмеялся, глядя на меня, но, к моему удивлению, это совсем не казалось злой насмешкой.
- Знаете, Манфред, не думал, что у вас может быть такой испуганный вид, - сказал он. – Я думал, после защиты Аран и после Доргата, и где вы там еще отличились, вас уже ничем не испугать.
- Это все нечестно, - ответил я и пояснил, натолкнувшись на удивленный взгляд. – При защите Аран куда больше отличились те, кто там погиб. Я знаю, я видел. Я же просто… мне просто повезло. А потом господин Верде сказал, что государству нужны герои, и что я на эту роль подхожу лучше всего. Не потому, что такой выдающийся офицер.
- А потому, что дворянин, что молодой, и что чертовски красивый? – закончил за меня Ивар. – Хорошо будете смотреться на парадах, и на открытках для благотворительных сборов.
- Издеваетесь? – холодно спросил я, чувствуя, как больно рвется незримая тонкая ниточка приязни, которая натянулась было между нами. Ивар резко вскинул на меня глаза, почти черные при свете свечи и прикусил губу.
- В том-то и дело, что нет, - тихо сказал он, медленно, словно подбирая слова. – Но вы мне не поверите, я понимаю. Манфред, я был неправ тогда, более того, я вел себя как свинья. У меня есть оправдания, но их долго объяснять. Просто, поверьте мне сейчас? Вы не урод. Вы не вызываете у меня неприязни. Вы…
Я продолжал смотреть на него, сжав губы. Каждое его слово, возможно и против желания Ивара, делало мне очень больно, как будто в затянувшейся, застарелой ране, начали ковырять стальным крючком.
- А в то, что вы урод, поверили с первого раза, - вздохнул Ивар. – Ну как вам еще объяснить, что…
Он вдруг легонько толкнул меня рукой в грудь, заставляя отступить на шаг, так, что я уперся спиной в дверцу с сердечком, а потом, как-то неожиданно оказался вплотную, словно теперь он закрывал меня от какой-то неведомой опасности, и поцеловал. Настойчиво, сильно – так что я, невольно отпрянув в первое мгновение, больно стукнулся затылком о доски. А потом замер, боясь неловким движением или жестом разорвать это наваждение. Ивар обнимал меня за шею, чертова свечка в другой его руке слепила мне глаз, а его губы, точно такие, как я себе представлял – чуть шершавые, обветренные, влажные, слились с моими. Я плохо помню, как он меня отпустил, знаю лишь, что длилось все недолго. У меня билось сердце так, что казалось, оно проломит изнутри ребра, и в коленях появилась недостойная имперского офицера слабость. Я стоял, привалившись к «туалетной комнате» и пытался отдышаться.
- Ну, вы только в обморок тут не грохнитесь, полковник, - судя по голосу, к Ивару возвращалось привычное расположение духа. Я был этому чрезвычайно рад – он словно давал мне необходимую передышку, возможность подумать над тем, что произошло, и решить, как вообще с этим дальше жить. – Вы тяжелый, я вас не донесу, еще и на второй этаж.
- Ага, - выдохнул я, выпрямляясь. – Все хорошо.
- А то, - улыбнулся Ивар. – Конечно, хорошо.
Я с некоторым подозрением посмотрел на него, но Ивар улыбался вполне обыкновенно и, кажется, довольно. В моей же голове творился полный сумбур, я кое-как смог выровнять дыхание, и заставить себя не думать пока о произошедшем, и о мотивах Ивара. Случившееся было слишком невероятно, так что я решил, что Талер просто решил меня лишний раз поддразнить или шокировать. Впрочем, если бы я был ему действительно физически неприятен, выбирать подобный способ он вряд ли стал бы.
- Манфред, вам не говорили, что солдатам много думать – вредно? – дернул он меня за рукав. – Пойдемте уже, я спать хочу.
Я кивнул, выдираясь из водоворота сумбурных мыслей и двинулся по дорожке, к темнеющему впереди дому. Ивар в этот раз не стал брать меня за руку, он просто шел рядом, неся многострадальную и покосившуюся, но так и не погасшую свечку.
В библиотеке, раздевшись и улегшись на свой топчан, который вызвал у меня новый шквал ностальгических воспоминаний, я смотрел сквозь дырявую ширму, как возится со своей постелью Ивар. Он тоже уже разделся, оставшись в одних подштанниках, и кожа у него оказалась белая, нежная, как у фарфоровой куклы. А может, такой эффект был от тусклого света керосинки и от торчащих из прорехи на ткани ниток, делавших всю картинку слегка размытой. Я смотрел на его спину с торчащими позвонками, и задумчиво касался пальцами своих губ. А потом Ивар прикрутил фитилек у лампы, и комната погрузилась в темноту.
Встали мы рано утром, потому как я хотел успеть в поместье засветло, а осенью в горах темнеет быстро. Но проводы затянулись, скорый наш завтрак перетек в неторопливый семейный, и выехать нам удалось только после полудня. Мать настойчиво вручила нам снеди в дорогу, словно ехать предстояло не несколько часов, а, по меньшей мере, пару дней. Я не спорил, я хотел быстрее уехать. Этот дом слишком многое заставлял меня вспоминать, и воспоминания не были легкими. А о том, что случилось ночью, я старался вообще не думать. Мне казалось, что от частых обращений к ним эти драгоценные воспоминания затрутся, истончатся, станут неотделимы от моих фантазий. Хотя… даже в самых странных из них я не представлял, что буду целоваться с Иваром Талером возле туалетного домика.
Солнце, с утра обещавшее приятную дорогу, скрылось за набежавшими тучами, и как только мы выехали на дорогу, оставив позади хутор Верх-Кана, мелкой моросью начал сыпать дождь. Трой, для которого прошедшая ночь, вероятно, тоже была ночью перемен и принятия важных решений, уверенной рысью бежал следом за нами по обочине дороги. Я иногда оглядывался на него, и гадал, как далеко он намерен проводить меня в этот раз, почти через десять лет. У «ящеркиного камня» Трой остановился и, напряженно вытянувшись всем телом, посмотрел мне вслед. Я, зная, что дальше он не пойдет, навек оставаясь здесь охранять мое детство, все же свистнул ему. И загадал, что если собака стронется с места, то я… постараюсь как-то объясниться с Талером, не хороня произошедшее между нами просто в глубинах памяти. Трой не двигался, только еле заметно поводил носом, выискивая в дуновении воздуха мой запах.
- Манфред, ну позовите его еще, - неожиданно сказал Ивар. – Он же не верит своему счастью, вы же обычно такой чурбан бесчувственный, что даже собака это понимает и особо не рассчитывает. Пусть идет с нами.
Я покосился на него, и свистнул снова. Трой, словно ждал именно этого, второго приглашения, встряхнулся и с неторопливым достоинством побежал вперед, догоняя мою лошадь. Назад он не оглядывался.
Я тронул бока серой, размышляя над тем, что Трой и Талер только что фактически лишили меня выбора. Словно сговорились. Хотя, я загадал сам, никто меня за язык не тянул. Но как же сложно решиться – наверное мне, как и Трою, нужно свистнуть не один раз, чтобы я поверил в то, что меня действительно зовут. Если только вчерашний поцелуй и все разговоры не были просто развлечением для скучающего придворного. Впрочем, Ивар ехал тоже задумчивый и молчаливый, и на развлекающегося похож не был. Успокоив себя тем, что выбора я себе не оставил, я надвинул сильнее капюшон плаща и еще раз позвал Троя. Просто так. Чтобы он не сомневался в том, что нужен мне.
Дождь усилился, вместо мелкой водяной взвеси, с неба теперь лились тонкие струи холодной воды, и конца этой, затянувшей все, до самого горизонта, хмари, видно не было. Ар-Майн мы оставили далеко позади, возвращаться смысла не было – до «Змеевой горки» оставалось меньше половины пути, лучше уж найти убежище дома, чем в гостинице. Копыта лошадей чавкали по раскисшей дороге, с промокшего капюшона на плечи и спину сбегала вода, руки заледенели, сжимая повод. Трой иногда останавливался и недовольно отряхивался, рассыпая вокруг себя грязные брызги. Ивар стянул с головы капюшон и тоже встряхнулся – почти как Трой.
- Простынете, - сказал я, глядя на капли, стекающие с его носа.
- Я и так мокрый насквозь, - ответил он. – Только еще и не вижу ничего, кроме ушей этой кобылы и того, что домом впереди даже не пахнет. Черт с ним. Куда вы меня завезли, а?
- В горы.
- Я вас обожаю, Манфред, - заявил Талер, отплевываясь от воды. – Вы такой полковник все-таки, до мозга костей. Бесподобно.
Я только плечами пожал, но капюшон тоже стянул вниз. Из чувства солидарности.
Несмотря на то, что мы не делали перерыв на обед и отдых, до поворота на «Змееву горку» мы доехали уже в темноте. Из-за Троя – тот начал уставать, и заметно сбавлял шаг. Приходилось останавливаться и ждать его, пока он покажется из-за очередного поворота – мокрый, грязный, с вываленным наружу языком. Мы с Иваром выглядели немногим лучше.
Наконец крашеный белой краской столб, отмечавший поворот к усадьбе, проявился из темноты. Ивар заметно приободрился, выпрямился в седле и начал улыбаться, хотя губы у него заметно отливали в синеву. Ехать нам оставалось примерно четверть часа, лошади, почувствовав впереди запах дыма и жилья, прибавили шагу, Трой тоже побежал веселее, поймав общее настроение. Прекратился и дождь. Когда вместо чавканья грязи послышался глухой стук подков по камням, а над головой проплыла арка ворот, я громко крикнул:
- Райво!
- Манфред! – укоризненно проговорил Ивар. – Вы не на поле битвы, вам не нужно перекрикивать грохот орудий. Я чуть с коня не свалился, у меня все так закоченело, а еще вы тут со своим командирским голосом.
Потом он шмыгнул носом, и было это настолько не похоже на того Талера, что я знал во дворце, что я улыбнулся. От дома уже торопился Райво, в расстегнутой на груди нижней рубахе и наскоро накинутом на плечи плаще. Он принял лошадей, придержал их, помогая Ивару сползти на землю.
- Баню топи, - сказал я. – С лошадьми я сам…
- С обеда растопил, и сейчас дров подкидывал, - сказал Райво. – Знал, что дождем вас на перевале накроет.
- Если бы только на перевале, - простонал Ивар, растирая застывшие руки. – Это же льет с обеда, не переставая.
Райво посмотрел на него оценивающим взглядом и осторожно спросил:
- Ваша милость, господин Талер, тоже в баню пойдете?
- Милость пойдет, - ответил Ивар. – Хватит с меня прошлой Милениной ванны.
- А что там было? – заинтересованно спросил я. Трой тем временем подошел ко мне, привалился грязным боком к сапогам и тяжело вздохнул.
- Лохань размером чуть побольше того таза, что она приносила вам, - буркнул Ивар. – Нет уж. В баню, так в баню.
Райво потоптался на месте, видимо, решая что-то про себя, потом сказал, глядя куда-то мимо меня:
- Я тогда с лошадьми пока займусь, и ужин помогу Милене приготовить, вы уж в бане без меня, оберст. А если вдруг что понадобится, так позовете.
- Хорошо, иди. Пусть Милена приготовит нам чистое белье, принесешь в баню. И… вот собака, ее накормить, пустить в тепло.
Трой, однако же, за Райво не пошел, несмотря на все его старания, а с трудом поднялся и поплелся за нами, всем своим видом показывая, что отпускать куда-либо меня одного более не намерен.
В бане Ивар немедленно начал стягивать с себя одежду, кидая отяжелевшие мокрые и грязные вещи прямо на пол. Я отвернулся, не желая его смущать, и медленно начал раздеваться сам. В этот момент я пожалел, что здесь нет Райво, ситуация не была бы столь неоднозначной. Хотя после вчерашнего… А кто знает, может мне все приснилось, или я просто не так его понял, или Ивар решил снова меня поддразнить. Замерзшие пальцы с трудом проталкивали пуговицы в прорези на шерстяной ткани, но я никуда и не торопился, обдумывая вопрос, готов ли я раздеваться полностью и слушать возможные комментарии Талера или ловить его взгляды. И, главное, не сочтет ли он мою наготу каким-то намеком, к чему-то его обязывающим. С другой стороны, баня все-таки подразумевает, что мытья нужно раздетым… К тому моменту, как я остался в нижнем белье, Ивар успел раздеться полностью и прошел мимо меня, осторожно ступая босыми ногами по теплому деревянному полу, в парную. Трой, который разлегся на полу возле печи, поднял голову и проводил его внимательным взглядом. Я присел рядом с ним, позволил ткнуться носом в мою ладонь и потрепал другой рукой по лохматой башке. Трой счастливо сопел.
- Что мне делать, а? – тихо спросил я. – Мне так сложно… каждый день, как на войне. Только победа сомнительна, да и за что воевать – не понятно.
Трой вздохнул и несколько раз стукнул хвостом об пол.
- Ясно… спасибо.
В парной было жарко, пахло мокрым деревом, дымом и распаренными в кадушке вениками. Я не стал раздеваться полностью, оставшись в подштанниках, и с повязкой на глазу. Пусть глупо, зато и я и Ивар будем чувствовать себя комфортно. Господин Талер лежал на деревянном настиле, ничком и вид его обнаженной спины и ягодиц привел меня в сильное замешательство. Сквозь пар, в полумраке, его кожа казалась белой и почти прозрачной. Позвонки выступали между лопаток, переходя в ложбинку внизу спины, намокшие волосы кольцами лежали на плечах и спине. Я сглотнул и понял, что стою и разглядываю его непозволительно долго.
- Манфред? – Ивар приподнял голову. – Я правильно делаю все? Вроде как сперва нужно лежать и греться, да?
- Да, - севшим голосом отозвался я, глядя на него. – Все правильно.
- У вас снова этот больной вид, - недовольно проворчал Талер. – Довольно уже. После вчерашнего-то можно было успокоиться. А почему вы одеты? Мне тоже не нужно было раздеваться? Я, признаться, не знаю, как принято, но я точно помню ваш голый зад, когда вы с денщиком бегали к купальне.
Я почувствовал, как щеки заливает краской, но все же Ивар, как всегда, смог этими несколькими словами вывести меня из состояния ступора.
- Нет, все правильно. Просто я буду париться потом, а сейчас займусь вами, если вы не против.
- Я целиком и полностью согласен, - сказал Талер. – Вроде жарко тут, а меня все равно колотит. Так что… займитесь мной.
Я нарочно пропустил мимо внимания некую двусмысленность, которую Ивар старательно подчеркнул. Ну их к черту, эти игры, я не стану действовать так, как он от меня ждет. Я сделаю вид, что ничего не заметил. Я вытянул из деревянной кадушки распаренный веник, он был тяжелый, с него на пол падали капли горячей воды и в парной сразу сильнее запахло листьями. Жестом показав Ивару, что лечь нужно ровно на живот, я резко встряхнул веник над печью и мягко, с оттягом шлепнул его по спине. Ивар охнул, но ничего не сказал, только тихо зашипел сквозь зубы.
- Больно?
- Горячо. Но вы продолжайте…
Я продолжил. Все мысли, заставлявшие меня мучительно краснеть, куда-то исчезли, несмотря на то, что Ивар по-прежнему был совершенно голый. Он охал, вздыхал, вздрагивал, но покорно лежал ничком, пока я парил его, обливал теплой водой, прохаживался веником от кончиков пальцев до плеч, на которых мокрыми колечками прилипли его волосы. В купальню я тащить его не решился, подумав, что для первого раза это будет чересчур, так что по окончании процесса просто помог подняться, завернуться в простыню и вывел в предбанник.
- Вы меня подождите, я скоро.
Ивар поднял на меня глаза, орехово-медовые, ясные, яркие на раскрасневшемся лице.
- Я согрелся. Никогда не думал, что вы когда-нибудь станете меня греть… Манфред.
Я молчал. Ивар выпутал из влажных складок ткани руку и коснулся моей груди – ровно над сердцем, где бледной ломаной линией тянулся шрам.
- Больно?
Я дернул головой: «Нет». Способность говорить я почему-то утратил, словно прикосновение Ивара имело магическую силу, способную пробиться через иммунитет.
- Ну, значит было больно, - словно сам с собой продолжил он. – Альдо, я тебя дождусь здесь. И мы пойдем домой, хорошо? Все будет, но только дома, не в бане. Я обещаю.
Я не понимал половины слов, и не находил в себе сил возражать. Но мне до головокружения нравилось слушать его голос, чувствовать его пальцы на своей коже и смотреть в глаза. Потом он убрал руку и чуть толкнул меня под локоть:
- Давайте уже, не заставляйте себя долго ждать. Мы с Троем хотим есть, там Милена уже наверняка расстаралась.
Я кивнул и отступил назад, в парную. Только прикрыв за собой дверь и прижавшись к ней спиной, я смог как-то осознать то, что он мне только что сказал. Все будет? Что «все»? Что у нас будет такого, что он называет меня по имени? Он решил, что я не хуже Филиппа? Как он мог так решить, когда я сам в этом совсем не уверен?
Плохо обструганные доски кололи кожу и обжигали, нагревшись от печи. Я выпрямился, запретил себе дальше думать обо всем этом, и для начала опрокинул на себя таз с водой. Для приведения в чувство.
К тому моменту как мы, распаренные, в чистой одежде и с мокрыми волосами, сели за стол в гостиной, я заметно успокоился и решил не форсировать события. Что будет, то будет. Я на дороге пообещал Трою объясниться с Талером, и я это сделаю. А что будет потом – этого даже Ивар знать не может. Ужинали мы вдвоем… точнее втроем – Трой под столом с хрустом грыз здоровенный мосол, отданный ему Миленой, и иногда от удовольствия вздыхал и стучал хвостом. Его присутствие лишало обстановку камерности, и я был этому рад. Я порядком уже измучился от бесконечных терзаний и мыслей. Ивар Талер, который сейчас постоянно находился рядом, не выходил у меня из головы, заставляя думать о себе едва ли не больше, чем раньше, когда я видел его лишь изредка и в компании его величества.
Жаркое с фасолью, мед, молоко в глиняной крынке – ужин был по-деревенски простым, но после долгой дороги под дождем казался необычайно вкусным. Заставив себя не думать о предстоявшем разговоре, я обнаружил, что вполне чувствую вкус еды и могу получать удовольствие не только от лицезрения господина Талера, облизывающего губы, белые от сливок. Ел я быстро, как привык в артиллерийской школе и в армии, так что моя тарелка оказалась пустой намного раньше. Я отложил ложку, бросил Трою корку хлеба и сказал, стараясь, чтобы голос мой звучал ровнее:
- Я пойду к себе. Если… Когда вы закончите, дайте мне знать. Мне нужно будет… я хотел сказать вам кое-что.
Я развернулся и начал подниматься по лестнице, первые две ступеньки жалобно скрипнули под сапогами, на мгновение возвращая меня в родительский дом.
- Стоять, Манфред! – внятно и четко сказал Ивар, и я вздрогнул. – Если вы сейчас уйдете, вас снова придется ловить и прижимать к стене. Будем считать, что я закончил ужин.
Он встал из-за стола, бросая на него небрежно скомканную салфетку, и через пару секунд уже поднимался следом за мной, отставая на одну ступеньку. Вошли мы в мою комнату – точнее, вошел туда я, а Талер, не дожидаясь приглашения, и не спрашивая моего разрешения, просто шагнул вслед за мной через порог и прикрыл дверь.
Я не оборачивался, решив дать себе несколько секунд на то, чтобы собраться с мыслями и заговорить о том, что так невыносимо тяжело было носить в себе, что с каждым днем мучительными язвами разъедало меня изнутри, не давая ни думать, ни дышать, ни жить. Лучше сказать все, услышать отказ и…
- Что же ты так загоняешь себя, а? – просто, без обычных «придворных» ноток в голосе, спросил Талер, и руки его обняли меня, как накануне – в доме моих родителей. Только в этот раз сил его оттолкнуть у меня не было. Некоторые вещи невозможно сделать дважды, это выше человеческих сил. Я стоял, позволяя ему обнимать себя, и только сердце билось отчаянно гулко и бока ходили ходуном, как у загнанной лошади.
- Я могу остаться? – тихо, почти касаясь губами моего уха, прошептал он. – Нет, не так. Я хочу остаться, Альдо. Я действительно этого хочу. Позволь мне…
Я судорожно кивнул, потому что в это мгновение его рука мягко скользнула под мою рубашку и обожгла кожу на груди. Потом вторая. А потом я развернулся и, запрокинув его голову, начал целовать полураскрытые, податливые губы. Влажные. Чуть шероховатые. Ранка на нижней губе – я трогал ее языком. Прядь его волос попала мне в рот, ему было неудобно так стоять, я понимал это – и не мог остановиться. Ивар прижимался ко мне, я чувствовал его ноги, крепкие, длинные, и горячее, твердое между ними. Он сунул руку за пояс моих штанов, по-хозяйски уверенно, и огладил меня по бедру, заставляя мышцы сжиматься и дергаться под своей ладонью. Когда я остановился, чтобы судорожно глотнуть воздуха, он глянул на меня шальными глазищами и, облизав губы, сказал:
- Ничего себе. Так меня никто не хотел еще…
Я не дал ему договорить, мне не хотелось сейчас даже думать о том, что мог быть еще «кто» сейчас между нами, в этой комнате. А еще я не хотел тратить время на разговоры. Я и так слишком много его потерял.
Когда мы оказались в постели, на мне рубахи уже не было, я и не заметил, как и когда ее снял, а у Ивара она была задрана до подмышек. Он извивался подо мной, одновременно стараясь избавиться от одежды и не прекращать целоваться. Мне начало казаться, что это не явь, а сон, так все происходило быстро и странно. Я чуть отстранился, торопливо дергая завязку на собственных штанах. Во рту пересохло, и думалось почему-то совсем не о том, о чем стоило бы. Ивар, мой Ивар лежит сейчас в моей постели, требовательно кусает губы, волосы разметались по подушке, а ноги бесстыдно расставлены, и все это для меня, меня одного. Я этого добивался так долго, я заслужил это… «Забирайте свой приз, Манфред. Ты выиграл, парень…» Это мне говорил во время последней аудиенции Филипп, а я считал тогда, что он лишь придумал очередную издевку. Филипп. Его императорское величество. Совсем недавно он целовал эти губы, он подхватывал Талера под колени, заставляя согнуться и принять себя, он делал так, что мой Ивар стонал от наслаждения. Недаром же он по-прежнему остался склонен к мужской любви, значит с Филиппом ему было хорошо. Смогу ли я сделать так же, с моим небогатым, в общем-то, опытом, который сводился к торопливым ласкам под колючим шерстяным одеялом на узкой армейской кровати. Я решил, что отступать поздно, тем более, что Ивар, по своему поняв мое замешательство, нетерпеливо потянул меня к себе. Я навалился на него сверху, между раскинутых колен. Его член стоял так, что почти прижимался к животу, я не мог решиться туда посмотреть, но я чувствовал это сейчас своей кожей– слишком близко мы были. И одновременно с этим я понял, что мой собственный далеко не так тверд, как совсем недавно, и теряет эту твердость неумолимо быстро. Ивар нетерпеливо ерзал подо мной, окончательно забыв про стыд, что-то шептал, кусая губы. Я прижался к нему плотнее, попытался помочь себе рукой, но пальцы ощутили лишь беспомощную вялую мягкость.
Я не мог сделать то, чего он от меня хотел. Я упускал самое важное событие в моей жизни, оставаясь на обочине дороги, не смог взять то, что судьба уронила в мои руки, не смог даже попытаться быть наравне с его предыдущим любовником. Я неуклюже отпрянул, оставив Ивара в полной растерянности и недоумении, сел и вцепился пальцами в свои колени. Я был оглушен и раздавлен. Мучительное чувство стыда, забивая даже панику, заполняло меня, лицо горело, хотелось лечь и умереть, исчезнуть без следа прямо сейчас и навсегда. Я пожалел, что оставил оружие вместе с одеждой, далеко внизу. Застрелиться было бы лучшим выходом, достойным если не мужчины, которым я вряд ли мог теперь считаться, то офицера.
- Альдо, - Ивар, видимо, не понимая, в чем причина столь резкой перемены, тронул меня за плечо. Я не разжал судорогой сведенных пальцев, вообще все мое тело словно оцепенело, так что он даже подергал меня, пытаясь растормошить. – Ты чего? А… понятно.
Он помолчал. Я мучительно хотел умереть, и еще, чтобы он убрался из моей комнаты и оставил меня одного. Хотя бы так.
- Мы просто неправильно все начали, я поторопился, - сказал он, и я мотнул головой, не желая цепляться за эту фальшивую причину. – Ладно. Охота вам пострадать, полковник, валяйте. Святое дело. Только давай, я хоть плечи вам разомну? Ну, раз уж я тут сижу…
Выгнать его не было никакой возможности – сказать, чтобы он оставил меня в покое, я не мог, не слушалась гортань, сжатая спазмом. Талер понял мое молчание по своему, как согласие. Его руки легли на мои плечи, пальцы сперва сжались, показывая, что техникой массажа бывший фаворит владеет вполне профессионально, а потом начали мягко и нежно гладить мою шею и спину. Я молчал, размышляя о том, как жить дальше, и стоит ли это делать. По всему выходило, что нет. Несколько бесконечно долгих минут мы провели в безмолвии: я - погруженный в уничижительные мысли, Ивар – с сопением разминая мне плечи. Но все-таки не реагировать на его прикосновения было невозможно. Мысли сбились куда-то, рассыпались, оставив только обиду и злость на себя. Ледяная корка которая, казалось, покрыла меня всего изнутри, поддалась, пошла трещинами, пальцы мои разжались, оставляя на коленях темные, вдавленные полукруглые следы от ногтей. Я задрожал от сухих, беззвучных рыданий, зубы стучали.
- Тихо, тихо, мой хороший, - сказал Ивар, с усилием заставляя меня лечь на спину и гладя по голове. – Тихо. Я тут…
Целую бесконечность я не был ни для кого «его хорошим». Господином полковником был, вашим превосходительством тоже, господином курсантом, героем войны… много кем. «Хорошим» я был для моей матери в то давнее время, когда еще не умел читать, не «путался» с мэтром Арденом и не успел опозорить семью. Когда не родилась еще Лидка. Когда меня можно было взять на руки и тискать, и совать в руки сладкие мелкие яблоки и куски пирога.
Чего-то Ивар определенно добился. Я, оказывается, уже раздумал стреляться, поняв, что он и не думает смеяться над произошедшим, и теперь мне просто было до слез обидно, что у меня ничего не вышло, и вряд ли уже когда-нибудь выйдет. Завтра Талер сделает вид, что ничего не было, щадя мою гордость, а я никогда не смогу его еще раз поцеловать. В этот момент, когда я тихо застонал про себя от горя и обиды, жесткие влажные губы накрыли мой рот. То ли Талер читал мысли, то ли… Я дернулся было в сторону, сам не соображая толком, чего я хочу, но он не дал. Он оторвался сам через некоторое время, и спросил:
- Что-то с вами произошло? Только что ведь целовались так, что я чуть чувств не лишился, как барышня.
Голос у него был чуть хрипловатый, низкий, глаза странно блестели, и на барышню сейчас Ивар походил меньше, чем когда-либо. Я молчал, но оторвать взгляд от его губ уже не мог. Мне хотелось, чтобы он перестал говорить и снова меня поцеловал. Это было как подтверждение того, что я не стал смешон или неприятен, что Ивар по-прежнему меня…
- Я тебя хочу, Альдо, - сказал он, заканчивая мою мысль. – И когда я чего-то хочу, знаешь ли, я это всегда получаю.
Он не дал мне снова отвернуться, и даже сказать ничего не дал, а я хотел, наконец, объяснить ему, что в этот раз ему придется изменить своему правилу и остаться ни с чем. Ивар оперся на локоть и, практически, улегся на меня сверху – весил он совсем не как птичка, но тяжело не было – и, не отрывая от меня взгляда, рукой провел по щеке. В этом движении было что-то настолько хозяйское, что я на мгновение задумался о том, кого из нас кому подарили.
Потом он снова меня целовал, и вдруг стало жарко, хотя растопить камин я так и не успел. У Ивара пряди волос прилипли ко лбу, он прижимался все сильнее, его колено упиралось в постель между моими, и волосы на ногах кололи мою кожу. Почему я решил, будто он непременно должен быть нежный и гладкий, как девушка, везде? Я совсем не знал его раньше, не таким его знал, какой он на самом деле. Горячая ладонь скользила по моему телу, прогоняя остатки боли, и я весь растворился в этих ощущениях, мне так хотелось, чтобы он продолжал, что я совсем перестал контролировать происходящее.
Когда Ивар севшим, вздрагивающим от напряжения голосом, вдруг спросил: «Ты точно этого хочешь?», я озадаченно на него посмотрел. Мне потребовалось несколько секунд, что бы понять, что он уже давно разместился между моих ног, что такое горячее, твердое скользит в щели между ягодицами, и спрашивает Ив, собственно, о том, согласен ли я его принять. Мне точно нельзя было сейчас думать, а ему нельзя было делать паузу и давать мне эту возможность – потому что стыд и без того начал постепенно заливать мое лицо, и стоило бы мне только опомниться и осознать… Я ведь не останавливал его, я просто словно не замечал.
- Не спрашивай лучше, - выдавил я сквозь зубы, и Ивар торопливо и с пониманием кивнул. На мгновение мне показалось, что он тоже несколько растерян и не совсем уверен в том, что делает, но Ивар вдруг обнял меня, снова целуя, и я перестал думать о ерунде. Он целовался так жарко и так требовательно, как будто он, а не я, мечтал об этих поцелуях столько дней, и я растворился в этой страсти и поддался ей, отвечая ему. В этот же момент я почувствовал, как Ив чуть толкает вперед бедра и его член, уже давно настойчиво давивший на цель, с усилием втискивается внутрь. Я дернулся, выгнулся, почти полностью отрывая спину от постели, и Ивар прижал меня обратно, наваливаясь всем телом. Замер. Но не вытаскивал, я чувствовал его подрагивания внутри себя
- Больно?
Мне не было больно. Мне было мучительно… стыдно, сладко, больно, хорошо. Я не знал, как ему ответить и рассказать, а он ждал этого ответа, так что пришлось просто притянуть его голову себе поближе и поцеловать.
- Альдо, ты… ты первый, кто мне разрешил, - вдруг сказал он как-то нежно и растеряно. – Я…
- Давай, - сказал я, впервые за все это время улыбнувшись. Все было правильно, все оказалось правильным, и вместо сокрушительного провала я, кажется, выбирался в победители. Ивар, разом растерявший всю свою манерность и пренебрежительность, смотрел на меня ошалевшими и влюбленными глазами. А потом торопливо, словно я мог передумать, чуть подался назад и снова толкнулся, входя уже полностью, так что я чувствовал его яички, прижимавшиеся к моей коже. Я почему-то вспоминал отца, точнее его бледную тень, которая уже ничему не могла помешать. Он бил меня за то, что я делал только сейчас, вот прямо сейчас, и неожиданно мысли об этом вызвали какое-то сладкое, тянущее ощущение в пояснице и в паху. У меня встал.
Ивар не мог этого не заметить, и я понял по его изменившемуся лицу, что он почувствовал, как мой полунапрягшийся член трется о его живот.
- Ну, ты даешь, Альдо, - прошептал он. – Какой же я был дурак, что раньше этого не сделал. Я думал…
Он не закончил, из-за прерывистого дыхания слова проглатывались, пропадали. Он неожиданно потянулся одной рукой к моему лицу, навалившись еще сильнее. Пальцы дернули за край влажной от пота и чуть сбившейся ленты.
- Давай ее уберем!
- Нет, - выдохнул я, чувствуя, как он чуть увеличивает темп, как уже свободно двигается внутри меня. – Не… не надо.
- Альдо, ну пожалуйста. Я хочу тебя увидеть, без этой чертовой повязки. Я давно этого хочу.
Я не знал, как ему возразить, это оказалось довольно сложно сделать – спорить и чувствовать его член у себя в заднице. Приняв мое молчание за согласие, Ивар ладонью сдвинул повязку наверх. В его глазах ничего не изменилось, хотя я готов был увидеть там и ужас и отвращение, и даже дернулся, в ожидании холодных фальшивых слов: «Все в порядке».
- Красивый ты, - мягко выдохнул Ивар. – Красивый мужик. Я думал, все страшно… а тебя вовсе не изуродовали. Закрой глаза.
Я послушался, и он начал целовать мои шрамы, закрытые веки – и здоровое и пустое, закрытое навсегда. Движения стали более дерганными и сильными, он, кажется, перестал держать себя под контролем, и такой Ивар нравился мне больше прежнего. Я был точно уверен, что в нем нет фальши, мои иллюзии разбились, и я с удовольствием слушал, как звенят осколки. Потом он толкнулся еще пару раз, прижался и замер, напряженный, взмокший. Я мягко гладил его по спине, прекрасно понимая, что сейчас происходит. И мне не было ни стыдно, ни противно.
Потом Ив сполз с меня, уселся на задницу и несколько секунд смотрел с таким изумленным восхищением, что я даже не ста… Продолжение »